И в странах бескрайнего льда и заката. Где стынет под веком слеза, Пою я о брате, зарезавшем брата За Рыбу, чья пища - глаза...
Беда была в том, что я никак не мог придумать, про какую комнату или
дом можно написать живописно, как задали Стрэдлейтеру. Вообще я не
особенно люблю описывать всякие дома и комнаты. Я взял и стал описывать
бейсбольную рукавицу моего братишки Алли. Эта рукавица была очень
живописная, честное слово. У моего брата, у Алли, была бейсбольная
рукавица на левую руку. Он был левша. А живописная она была потому, что он
всю ее исписал стихами - и ладонь и кругом, везде. Зелеными чернилами. Он
написал эти стихи, чтобы можно было их читать, когда мяч к нему не шел и
на поле нечего было делать. Он умер. Заболел белокровием и умер 18 июля
1946 года, когда мы жили в Мейне. Он вам понравился бы. Он был моложе меня
на два года, но раз в пятьдесят умнее. Ужасно был умный. Его учителя
всегда писали маме, как приятно, что у них в классе учится такой мальчик,
как Алли. И они не врали, они и на самом деле так думали. Но он не только
был самый умный в нашей семье. Он был и самый хороший, во многих
отношениях. Никогда он не разозлится, не вспылит. Говорят, рыжие чуть
что - начинают злиться, но Алли никогда не злился, а он был ужасно рыжий.
Я вам расскажу, до чего он был рыжий. Я начал играть в гольф с десяти лет.
Помню, как-то весной, когда мне уже было лет двенадцать, я гонял мяч, и
все время у меня было такое чувство, что стоит мне обернуться - и я увижу
Алли. И я обернулся и вижу: так оно и есть - сидит он на своем велосипеде
за забором - за тем забором, который шел вокруг всего поля, - сидит там,
ярдов за сто пятьдесят от меня, и смотрит, как я бью. Вот до чего он был
рыжий! И ужасно славный, ей-богу. Ему иногда за столом что-нибудь придет в
голову, и он вдруг как начнет хохотать, прямо чуть не падал со стула.
Тогда мне было тринадцать лет, и родители хотели показать меня психиатру,
потому что я перебил все окна в гараже. Я их понимаю, честное слово. В ту
ночь, как Алли умер, я ночевал в гараже и перебил дочиста все стекла,
просто кулаком, не знаю зачем. Я даже хотел выбить стекла в машине - в то
лето у нас был "пикап", - но уже разбил себе руку и ничего не мог. Я
понимаю, что это было глупо, но я сам не соображал, что делаю, а кроме
того, вы не знаете, какой был Алли. У меня до сих пор иногда болит рука,
особенно в дождь, и кулак я не могу сжать крепко, как следует, но в общем
это ерунда. Все равно я не собираюсь стать ни каким-то там хирургом, ни
скрипачом, вообще никем таким. (с) Над пропастью во ржи.
Отзыв на этот фильм я напишу потом, а пока только скажу, что в этом фильме было больше Сэлинджера, чем Кинга... В повести Кинга все проще. Да, именно проще. Нет там такого глубокого надрыва, как в фильме, да и Дени в фильме и в повести разительно отличается от своего оригинала. Дени из фильма никогда не стеснялся приласкать и поддержать брата лишний раз, а в книге они почти не общались. Да и отец в фильме совершенно очевидно любил Дени больше, чем Горди. В общем, в фильме их отношения похожи на отношения Денетора и Фарамира.
К слову, мне кажется, что только я согласна с автором ролика, что это одна из самых грустных сцен, которые я видела в кино. Одно дело, когда фильмы про жизнь в экстримальных условиях и человек умирает, а другое дело, когда нет экстримальных условий, всем хорошо, а у тебя брат умер. Он был твоим защитником и самым близким другом. Оставил тебя одного и никогда, блин, не вернется.
Я вот сейчас подумала: а какой была бы наша жизнь, если бы папин брат был бы жив? У него наверное уже были бы дети, а ему бы сейчас было 35 лет. Детям может было бы уже к 12-13 лет. Может быть мы бы дружили...