И в странах бескрайнего льда и заката. Где стынет под веком слеза, Пою я о брате, зарезавшем брата За Рыбу, чья пища - глаза...
Из того же разряда, что и фик про звезду. Просто зарисовка-настроение.
Одним из самых любимых занятий Дика было закрыть дверь своей комнаты на засов и начать представлять себе себя же в лице какого-то животного. Особенно после того, как волей судьбы он оказался рядом с Альдо и Робером. Правда в полевых условиях засова не было, возможности уединиться тоже, поэтому порой, лежа на мягкой леней траве, еще не выжженной солнцем и глядя на летящих над ним птиц на фоне белых облаков, он воображал, что та птица, которая сейчас летит над ним - он сам. Он мог легко представить себе, как воздух холодит ему подмышки, а ощущение прошлого и будущего стирается из его головы, поскольку какое может быть прошлое и будущее у птицы, дни которой повторяются и будут повторяться до тех пор, пока кто-то из деревенских мальчишек не запустит в нее камень из рогатки или ее не съест какая-то более крупная птица, но поскольку птица не может предвидеть себе конец, то и живет она без сожалений.
Порой Дику хотелось тоже жить без сожалений и он честно пытался, но он не мог не чувствовать, что даже в его воображении, где он летает по небу птицей, человеческое преобладает над птичьим и вместо свободы полета он ищет с высоты дорогу домой. Свобода не пьянила его, она пугала. Воздух под крыльями был слишком холодным, а воспоминания о полуэмбрионном образе жизни дома не вызывали в нем неприятия, хотя и должны были. Ведь птица не может испытывать тоски по клетке, в качестве игрушки у людей.
- Эй, Дик, у тебя все нормально?
- Конечно, Робер, я смотрю на птиц. Хочешь со мной?
Робер посмотрел на Дика со странной жалостью, покачал головой и ушел по своим делам.
Не в обзоры.
На небе вороны, под небом монахи
И я между ними в расшитой рубахе (c)
И я между ними в расшитой рубахе (c)
Одним из самых любимых занятий Дика было закрыть дверь своей комнаты на засов и начать представлять себе себя же в лице какого-то животного. Особенно после того, как волей судьбы он оказался рядом с Альдо и Робером. Правда в полевых условиях засова не было, возможности уединиться тоже, поэтому порой, лежа на мягкой леней траве, еще не выжженной солнцем и глядя на летящих над ним птиц на фоне белых облаков, он воображал, что та птица, которая сейчас летит над ним - он сам. Он мог легко представить себе, как воздух холодит ему подмышки, а ощущение прошлого и будущего стирается из его головы, поскольку какое может быть прошлое и будущее у птицы, дни которой повторяются и будут повторяться до тех пор, пока кто-то из деревенских мальчишек не запустит в нее камень из рогатки или ее не съест какая-то более крупная птица, но поскольку птица не может предвидеть себе конец, то и живет она без сожалений.
Порой Дику хотелось тоже жить без сожалений и он честно пытался, но он не мог не чувствовать, что даже в его воображении, где он летает по небу птицей, человеческое преобладает над птичьим и вместо свободы полета он ищет с высоты дорогу домой. Свобода не пьянила его, она пугала. Воздух под крыльями был слишком холодным, а воспоминания о полуэмбрионном образе жизни дома не вызывали в нем неприятия, хотя и должны были. Ведь птица не может испытывать тоски по клетке, в качестве игрушки у людей.
- Эй, Дик, у тебя все нормально?
- Конечно, Робер, я смотрю на птиц. Хочешь со мной?
Робер посмотрел на Дика со странной жалостью, покачал головой и ушел по своим делам.
Не в обзоры.
спасибо.